Прот всеволод шпиллер проповеди аудио. Протоиерей Всеволод Шпиллер - Сретение — LiveJournal

; проповедник.

Семья

Родился в семье архитектора Дмитрия Алексеевича Шпиллера, потомственный дворянин. Сестра - певица, народная артистка России Наталья Дмитриевна Шпиллер ( -). Жена - Людмила Сергеевна, урождённая Исакова - фрейлина российской императрицы . Сын - дирижёр, народный артист России Иван Всеволодович Шпиллер ( -).

Доброволец Белой армии

Из секретных донесений советских официальных лиц в Болгарии явствует, что, как советский гражданин, Шпиллер встречал враждебное отношение к себе со стороны руководящего духовенства в экзаршество антикоммунистически настроенного экзарха Стефана (Шокова) ; так в письме от 7 мая 1948 года поверенного в делах СССР в Болгарии Климента Левычкина заместителю министра иностранных дел Вышинскому упоминался как симптоматичный инцидент в январе того же года, когда Шпиллер был демонстративно удалён с собрания священников как «чужеродный пришелец» .

Служение в Москве

Прибыл в СССР на постоянное жительство 5 февраля 1950 года. Уже 7 февраля имел беседу, по его личной просьбе, с заместителем председателя Совета по делам Русской православной церкви при Совете министров СССР С. К. Белышевым, в ходе которой подробно рассказал о ситуации в Болгарской Церкви .

Резолюцией Патриарха Московского Алексия от 10 февраля 1950 года был назначен настоятелем Ильинской церкви в Загорске . В 1950- - инспектор Московской духовной академии и семинарии, доцент. В 1951 недолго был настоятелем Успенской академической церкви в Новодевичьем монастыре. В 1951-1984 - настоятель Николо-Кузнецкого храма в Москве.

Сумел создать многочисленный приход, его духовными чадами были многие представители интеллигенции. Много проповедовал, его проповеди записывались на магнитофон и плёнки расходились по стране среди верующих. Храм Николы в Кузнецах сделался излюбленным храмом московской интеллигенции и артистической богемы.

Духовно-просветительская деятельность отца Всеволода расценивалась властями, как антисоветская. Партийное руководство раздражали его независимая позиция, зарубежные связи и проповеди, магнитофоные записи которых расходились по стране. Церковное положение отца Всеволода также было сложным. Ему приходилось давать личные и письменные объяснения церковному начальству по поводу поступавших на него доносов . После смерти покровительствовавшего ему Патриарха Алексия, он был снят с прихода указом нового Патриарха Пимена и отправлен «на покой» – в отставку без пенсии и средств к существованию , а настоятелем Николо-Кузнецкого храма был назначен обновленческий протоиерей Константин Мещерский, активно сотрудничавший с властями. Однако он умер 13 августа , в день, когда должен был вступить в исполнение обязанностей настоятеля . Новых попыток снять отца Всеволода не последовало и он оставался настоятелем храма вплоть до своей кончины, когда его сменил Владимир Рожков .

Среди его учеников - ряд московских священнослужителей: Александр Куликов , Николай Кречетов, Владимир Воробьёв (настоятель Николо-Кузнецкого храма с ), Александр Салтыков , Валентин Асмус , Георгий Кочетков , а также Евграф Дулуман , известный своей деятельностью в области «научного» атеизма .

Труды

Слово крестное: Беседы, прочитанные во время пассий в Николо-Кузнецком храме в Москве. М., 1993.
Проповеди. Прощальные слова. Цикл бесед об евхаристии. Приветственные слова. Красноярск: Издательство «Енисейский благовест», 2002.
Страницы жизни в сохранившихся письмах. Красноярск: Издательство «Енисейский благовест», 2002.
Страницы жизни в сохранившихся письмах. М., 2004.

Напишите отзыв о статье "Шпиллер, Всеволод Дмитриевич"

Примечания

Библиография

Протоиерей Владимир Рожков . Протоиерей Всеволод Димитриевич Шпиллер. // ЖМП . 1984, № 7, стр. 36-38.
Шпиллер И. В. Воспоминания об отце Всеволоде Шпиллере . М.: Православный Свято-Тихоновский богословский институт; Братство Всемилостивого Спаса, 1993.

Ссылки

// ЖМП 2002, № 7.
Русское Православие
В Библиотеке Якова Кротова.
, «Кифа» (31 июля 2012).

Отрывок, характеризующий Шпиллер, Всеволод Дмитриевич

– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.

Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…

Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l"etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…

О священнике, духовнике, настоятеле
вспоминают его духовные чада

Вспоминает протоиерей Владимир Воробьев:

Отец Всеволод был гениальным духовником, он имел дар за несколько минут привлечь любого человека, пришедшего к нему. Самые разные люди приходили: советские чины, писатели, музыканты, учёные, простые люди, мужчины и женщины, пожилые и молодые. Отец Всеволод умел добраться буквально до сердца каждого и с такой любовью обратиться к человеку, что тот сразу открывался ему навстречу. Любовь пастырская, конечно, должна быть свойством каждого духовника, но встречается в таком ярком виде, в такой полноте очень редко.

Никогда не был отец Всеволод сентиментальным, сусальным, в нем не было никакой фальши. Он никогда не был формалистом, никогда не исходил из каких-то предвзятых, законнических традиций и норм. Когда перед ним был живой человек, он старался почувствовать, что у этого человека болит и чем ему можно помочь, можно ли этого человека вдохновить на доброе, вселить в его сердце надежду, можно ли его как-то обрадовать, утешить, согреть.

Кроме того, он умел буквально в нескольких словах показать, что такое вера в Бога. То есть, не просто философское мировоззрение или традиционное воспитание, но живое переживание единства с Богом, общения с Ним. Он так ярко давал это почувствовать, что после разговора с ним человек уже понимал, что такое другая жизнь. Он сознавал, что такого он нигде не видел и не слышал, и что это драгоценно для него. И человек, который хоть однажды поговорил с отцом Всеволодом, обычно уже не уходил никуда, он старался общаться с ним, насколько это было возможно.

На исповеди отец Всеволод никогда не копался в каких-то канонических заусенцах, он всегда говорил о сути духовного состояния человека и всегда отличал настоящее покаяние от формального перечисления грехов. Отец Всеволод рассказывал, как он еще в молодости вместе с Людмилой Сергеевной бывал в имении её отца, это немного западнее Почаева, тогда, до войны, это была ещё Польша. Туда в гости приезжал католический епископ. Он рассказывал, что ему приходилось бывать в женских католических монастырях и исповедовать монахинь. Их исповедь могла быть очень формальна, поверхностна. Кто-то, например, на исповеди говорит, что съела постом шпротину. И ему хочется иногда, чтобы кто-нибудь согрешил по-настоящему, чтобы увидеть у человека настоящее покаяние. Он это говорил, конечно, в шутку, просто такое формальное отношение к исповеди отцу Всеволоду очень претило. Отец Всеволод искал живого, настоящего общения с Богом, и к этому общению с Богом направлял каждого человека.

Отец Всеволод был человеком незаурядным, поэтому ему всюду было трудно: и в Болгарии, и у нас в стране. Бывают люди на голову выше окружающих по своим талантам, по своим дарованиям. Он был очень ярким, богато одарённым человеком, и вместе с тем он был очень смиренным. Отец Всеволод в каждом человеке очень быстро находил добро и к этому доброму обращался. Вот приходишь к нему, он скажет несколько слов, и ты чувствуешь себя на голову выше, чем был, всё обыденное и скверное уходит, и просыпается все самое хорошее. Он мог возвысить тебя и очень быстро направить к Богу.

К послушанию отец Всеволод никогда не относился формально. Он не только давал свободу человеку, но считал это необходимым. Он даже говорил о том, что та система послушания, которая в России существовала до революции и вскоре после нее в замечательных и известных общинах в чем-то обезоруживала человека перед лицом советской власти. Ведь если пастыря в такой общине арестовать, то его паства, которая привыкла только ходить за пастырем и слушать его, оказывалась не совсем приготовленной к самостоятельной жизни.

Отец Всеволод считал, что нужно обязательно раскрывать в человеке его свободу, собственное предстояние пред Богом. Нужно человека научить быть наедине с Богом. Отец Всеволод считал, что духовная жизнь - это тайна общения двух личностей, Бога и человека, и между ними вставать не должно. Нужно приводить человека к Богу. Духовник должен не мешать, а помогать этому. И он умел это делать.

Он всегда очень хорошо относился ко всякой доброй инициативе. Я помню, что он никогда не делал никаких замечаний другому священнику, хотя и был намного старше, опытнее. Он очень уважительно относился ко всем своим сослужителям. Если кто-то хотел проповедь сказать после Евангелия, то он никогда не препятствовал. Со всеми людьми отец Всеволод всегда разговаривал очень уважительно, ласково, но его очень ранило всякое хамство.

Сам отец Всеволод был очень радостным человеком. Он умел радоваться о Господе. У него был ещё такой дар: очень тонкое чувство юмора. Это чувство юмора его не покидало никогда, даже в самых тяжёлых обстоятельствах он умел пошутить над самим собой. Вот один пример: у него был инсульт, вызвали скорую, и его на носилках санитары выносили с пятого этажа. В это время навстречу в подъезд вошёл какой-то человек, увидел его и в ужасе воскликнул: «Отец Всеволод, что случилось?» И отец Всеволод, лежа на носилках, говорит ему: «Вынос тела состоялся во столько-то часов».

В старости он уже служил из последних сил, его надо было поддерживать под руки. Он неоднократно хотел уйти за штат, но отец Павел (Троицкий) ему не позволял, и патриарх Пимен тоже, и он послушно служил, хотя уже сил не было. До самой последней возможности он приезжал в храм и служил. Всегда после службы его ждал народ, прося благословения. Хотя у него уже и сил благословлять не было, но он обязательно пошутит, улыбнётся. И в этом смысле очень показательна его кончина. Он скончался 8 января, на второй день Рождества, а перед праздником он получил письмо от отца Павла. Ему стали его читать, но даже слушать ему было трудно, он только сказал: «Там написано: Христос Воскресе!». И трижды повторил «Христос Воскресе!» И это были его последние слова.

Каждого человека он старался не придавить, не превратить в ничего не значащую, грешную, маленькую негодную личность, которая только кается и больше ничего, а стремился каждого человека возвысить, вдохновить, поднять из его немощи, открыть ему другой горизонт, другое мироощущение. И поэтому каждый человек от него уходил возрождённым.

Вспоминает протоиерей Николай Кречетов:

- Всё пастырство о. Всеволода было пастырством любви. И, прежде всего, это проявилось в его евхаристическом служении. Ведь когда он пришёл в Николо-Кузнецкий храм, был довольно распространён так называемый «синодальный» обычай нечасто причащаться. Прихожане причащались в посты, иногда по праздникам. Но не было обычая причащаться в Рождество, Крещение, в Великую Субботу, на Пасху. Помню, был даже комический эпизод. Стоял я как-то у Чаши вместе с протодьяконом. Это было, вероятно, в Рождество. И вот он стоит и ворчит: «Ну, люди совсем „отатарились“, причащаются в Рождество, в праздники!».

А отец Всеволод всех прихожан звал к Чаше, к регулярному причащению, и по великим праздникам - уж само собой разумеется. Это ведь наше Таинство Любви - Таинство Таинств! Я уж не говорю, что каждую Литургию священник произносит слова: «Со страхом Божиим и верою приступите». Иоанн Златоуст говорит: «Ты стоял, слушал, пел молитвы и уходишь, не причастившись». Отец Всеволод зажёг огонь евхаристической жизни по всей Москве.

С ним было удивительно тепло, спокойно и ясно. Как он неспешно, глубоко и выразительно произносил возгласы на Божественной литургии, как он двигался - всё было подчинено евхаристическому ритму. Он следил за тем, чтобы я, тогда ещё дьякон, вовремя вошёл, вовремя перекрестился, вовремя поклонился, например, перед «Мир всем» или «Благодать Господа нашего Иисуса Христа». К сожалению, и сейчас это встречается, особенно среди молодого духовенства, которые часто не знают традиции, возглас «Мир всем» или какие-то другие возгласы произносят если не скороговоркой, то, может быть, очень поспешно. Он никогда не спешил; если он говорил «Мир всем», то обращался к Царским вратам, кланялся на пении «И духови твоему», потом возвращался к Престолу. Всё было подчинено глубокому евхаристическому ритму, ритму любви к Богу, к людям, к служению.

А ещё отец Всеволод обладал абсолютным слухом, и надо сказать, может быть, это малоизвестно, когда он был в киевском кадетском корпусе, он был полковым запевалой. У него была удивительная дикция, он говорил негромко, но его было слышно во всех уголках храма. Однажды, когда я с ним служил, он поставил меня рядом и сказал: «Стой, слушай, как надо читать!» - и произнёс великую ектенью. Потом говорит: «Вот так надо читать!» С тех пор я уже всю жизнь так читал.

Отец Всеволод удивительно читал Евангелие, особенно Страстные чтения. Сначала, по своему дремучему невежеству, я полагал, что у него это какие-то ораторские приёмы, и только потом, когда я прослужил с ним десять лет, я понял, что у него было глубокое проникновение в смысл читаемого, если хотите, даже участие в событиях, о которых Евангелие повествует. Он читал с глубоким проникновением в текст Священного Писания. Ведь церковнославянский текст написан периодами. В периоде мысль нарастает, потом разрежается, нарастает, потом вновь разрежается, и он глубоко это чувствовал и доносил до каждого. Я имел счастье даже записать несколько его чтений и их всегда слушаю. И эта сила, эта внутренняя сила через магнитофонную запись передаётся, она чувствуется. Это духовная сила, которой он обладал, которую даровал ему Бог - сила любви.

Вспоминает протоиерей Александр Салтыков:

- Я даже вижу перед собой отца Всеволода. Могу сказать, вижу его постоянно, не каким-то духовным зрением, конечно, а просто в памяти. В памяти я всегда держу отца Всеволода просто потому, что он был такой человек, которого те, кто его знали, никогда уже не забывали.

Отец Всеволод имел подход к людям, ведь к нему приходили очень разные люди. Есть много духовников, которые имеют подход к большому количеству людей. Это и есть хорошие духовники.

Нас, молодых людей, в нем привлекало нечто необыкновенное. Необыкновенно было уже просто то, что это был человек из другого мира, другой культуры, во многом уже утраченной.

То, как он стал моим духовником, это случай настолько замечательный, необычный и глубокий, что это невозможно так просто рассказать и, наверное, не нужно. А когда я уже оказался в его пастве, то понял, что Бог привёл меня к значительному человеку, к большой личности. Вообще он, мне казалось, имел перед собой сложившийся образ человека. Он к встрече со своим чадом духовным или просто с человеком готовился, думал о нем. Можно сказать, «анализировал», «оценивал», но я боюсь этих слов, потому что это всё как-то холодно.

В духовничестве главное - любовь, любовь к человеку как к своему чаду; в духовничестве должна выстраиваться система отношений, как в хорошей семье. Хороший духовник - это духовник, который относится к каждому человеку по-отечески. Он может так относиться через дар священства, но должно быть раскрытие этого дара в духовном опыте. И тогда, любя людей, которые к нему приходят, священник становится хорошим духовником. Всё познаётся в сравнении. Когда мы говорим о хорошем духовнике, мы говорим, исходя из личного опыта, или в сравнении с другими духовниками. У отца Всеволода, конечно, в огромной степени был этот дар любви, это был человек, несомненно, сосредоточенный на отношении человека с Богом, если можно так сказать, с глубоким даром понимания человека, потому что понимание человека - это, конечно, удел не всех.

Отец Всеволод имел, в свою очередь, и своего духовника, замечательного старца Павла (Троицкого), и это ему очень помогало в его духовничестве, ведь в сложных случаях он советовался с отцом Павлом о своих духовных чадах. Духовник и старец - разные вещи. По моему мнению, Бог послал ему этого старца, который жил в глуши, в лесу, прошёл тяжелейший тюремный искус в своем духовном возрастании и сподобился от Господа многочисленных духовных даров, прозорливости, мудрости. Отец Всеволод был с ним в ближайшем духовном единстве. Думаю, Господь послал его отцу Всеволоду, чтобы он был с ним в вечности.

Тут есть один особенный момент, который встречается очень редко - явление полного духовного единства. Один был далеко, пребывал в непрерывной молитве, другой был здесь и свидетельствовал о Боге перед обществом, но действовали оба в полном единстве. Так было перед обществом и перед отдельными людьми, потому что, я повторяю, на самом деле это неразделимо: каков священник в общении с частными людьми, таков он и в обществе.

Понять, помочь, решить какие-то тяжёлые вопросы... Это не слова, это именно сострадание! Знаете, как говорит апостол, «плачьте с плачущими, радуйтесь с радующимися». Но одно дело - книжное понимание этой истины, другое дело - такое сострадание, в котором души сливаются. Вот в чем суть, я сказал бы, духовнического подвига. Души духовника и пришедшего к нему кающегося человека в этом сострадании сливаются. За это мы все так любим, так чтим отца Всеволода.

Я его от себя не отделяю никогда, даже сегодня, именно потому, что он в своем подвиге сострадания душе кающегося с этой душой соединялся. Это не просто «прощаю и разрешаю», всех прощаю и разрешаю, и всё. Господь, конечно, прощает и разрешает, а священник здесь сказал: «Я - ржавая труба». Тут подвиг сострадания.

Мы все чувствуем себя отцу Всеволоду обязанными. Он определил путь многих своих прихожан. Это самое главное - дар сопереживания, дар Христова сострадания, высший образец которого нам даёт сострадание Божией Матери Христу, когда «душу оружие пройдёт». Вот это сострадание, не словесное, а сердечное, настоящее, церковное сострадание, Христово сострадание, вот это и есть дар духовничества, который встречается очень редко. Именно он был в изобилии у отца Всеволода.

Вспоминает протоиерей Валентин Асмус:

- Отец Всеволод воспитывал уже самим своим внешним видом. В Болгарии он имел длинные волосы, ходил по улице в рясе. В Москве он ходил в светской одежде, подстригал волосы и подбривал бороду. И то, и другое имело один и тот же смысл - не выделяться из среды местного духовенства, быть «как все», думать не о внешнем, а о том, что более важно.

Известно, как отец Всеволод почитал монашеский чин. Помню, как он пытался поцеловать руку у простого, не в сане, молодого монаха.

Всё служение отца Всеволода проходило в послушании двум старцам - архиепископу Серафиму (Соболеву) и иеромонаху Павлу (Троицкому), которого он обрёл вскоре после того, как расстался с Владыкой Серафимом. Во всех важнейших жизненных вопросах отец Всеволод следовал старческим советам, даже если они давались наперекор его собственным видам. Однако же в области богословия (в самом широком смысле) отец Всеволод не считал себя связанным послушанием старцу. По поводу полемики Архиепископа Серафима против протоиерея С. Н. Булгакова он однажды сказал мне: «Ты однажды поймёшь, что монахи кое-чего не понимают». В первое моё посещение квартиры на улице Черняховского отец Всеволод показал мне и другим гостям только что вышедшую тогда книгу О. Клемана о Патриархе Афинагоре, с большим уважением говоря об этом иерархе.

Когда в Болгарии русские монахи развернули борьбу против нового календаря, введённого Болгарским Патриархом Кириллом, отец Всеволод, конечно же, зная о резких высказываниях Владыки против нового календаря, выражал уверенность, что в данных условиях Владыка не поддержал бы борьбу верных своих чад-ревнителей, потому что он не стал бы противиться Церкви. Даже в труднейший момент своей жизни, когда два самых близких ему клирика были переведены на другие приходы, отец Всеволод твёрдо сказал: «Волю правящего Архиерея нужно принимать как Волю Божию».

Всем этим и многим другим отец Всеволод учил нас церковности, ограждая от любых крайностей, свойственных молодости, находивших благоприятные условия для развития при ненормальных кондициях церковной жизни эпохи «развитого социализма».

Вспоминает протоиерей Алексей Емельянов:

- У отца Всеволода на исповеди я был один-единственный раз. Меня привела к нему мама. У меня тогда были духовные и душевные искания и трудности. Я был подростком и, как обычно бывает в этом возрасте, спотыкался о всякие несуразности в жизни. И вот наша семья пришла в Николо-Кузнецкий храм к отцу Всеволоду... Его неповторимый голос, возгласы с необыкновенно благородной и тонкой музыкальной интонацией, аристократическая внешность. Мне казалось, в ней было что-то царственное. А его необыкновенно яркие проповеди, его молитвенное настроение, которое передавалось молящимся во время богослужения! Это невозможно описать. Словами этого не передашь.

Итак, я оказался в исповедальной комнатке на колокольне Никольского храма. У отца Всеволода был совершенно особый дар духовничества, и этот его дар был ещё пророческим. Мне довольно сложно сейчас рассказать подробности той исповеди у отца Всеволода, но я могу утверждать, что он меня почувствовал... Хотя, как это часто бывает, что-то духовное раскрывается для общавшихся со старцем далеко не сразу. Теперь я могу это засвидетельствовать. Его активная духовная устремлённость к человеку была совершенно необыкновенной. Для меня он был человеком совершенно несопоставимого со всем обыденным мира.

Вспоминает Андрей Борисович Ефимов:

- Служение отца Всеволода всегда было служением любви. И его духовничество - это духовничество любви. Чтобы понять это, чтобы почувствовать прикосновение его сердца, достаточно было просто прийти к нему на службу. Его священническое служение всегда было как общение с возлюбленными. Оно всегда было нестандартным, оно всегда было непохожим даже на предыдущие его советы или требования. Не только его пастырские советы, или рекомендации, или даже чёткие указания, но всё в них было непохоже, всё в них было абсолютно живое, никакой формулы, никакого стандарта, и поэтому очень непросто это служение охарактеризовать. Его можно было только переживать сердцем и душой.

Отец Всеволод говорил, что хороший духовник знает состояние своих духовных чад и что с ними происходит. Но такое знание, такое проникновение в души людские возможно только в духовничестве любви.

1917 г. (конец октября) - участвовал в боях в Киеве, был ранен (в Киеве, сохранившие верность присяге солдаты и офицеры русской армии и воспитанники военных училищ, противостояли частям украинских националистов и отрядам «красных»).

1918-1920 гг. - в офицерском звании воевал на фронтах гражданской войны в составе Добровольческой армии.

С 1921 г. в эмиграции (Константинополь, Галлиполи, затем - в конце 1921 г. - переехал в Болгарию).

1927 г. поступил в Софийский университет (Болгария).

1934 г. женился на Людмиле Сергеевне Исаковой.

1934 - рукоположен в сан диакона, затем - в сан священника.

Служил на приходах в Болгарии под омофором архиепископа Серафима (Соболева) в храме Успения Божией Матери в г. Пазарджик (1934-1944) и в г. София (1945-1950).

1950 - вернулся с семьёй в Россию (СССР).

1950-1951 гг. - инспектор Московской Духовной академии. Год жил с семьей в Сергиевом Посаде.

С 1951 г. по 1984 г. был настоятелем храма свт. Николая в Кузнецах. Долгое время жил с семьёй в квартире, обустроенной в колокольне Николо-Кузнецкого храма.

Родился в семье архитектора Дмитрия Алексеевича Шпиллера. Сестра - певица, народная артистка России Наталья Дмитриевна Шпиллер (1909-1995). Жена - Людмила Сергеевна, урождённая Исакова. Сын - дирижёр, народный артист России Иван Всеволодович Шпиллер (1935-2003).

Доброволец Белой армии

Учился во Владимирском кадетском корпусе в Киеве. В конце октября 1917 участвовал в боях в Киеве на стороне правительственных войск против красногвардейцев. Был ранен. В 1918-1920 участвовал в Гражданской войне в составе Добровольческой армии, был произведён в офицеры.

Годы эмиграции. Служение в Болгарии

Эмигрировал в 1920 с армией генерала П. Н. Врангеля, жил в Константинополе, Галлиполи, в конце 1921 переехал в Болгарию. Как и многие русские офицеры, в эмиграции бедствовал, был вынужден поступить на работу в компанию, занимавшуюся извлечением и разрядкой снарядов, находившихся на затонувших близ болгарского побережья морских судах. Рисковал жизнью, занимаясь этой опасной работой. Предложил способ, облегчивший разрядку, после чего получил ответственный пост в данной компании. Заработанные деньги дали ему возможность получить высшее образование, поступив в университет в 1927.

Окончил богословский факультет Софийского университета. С 20 июня 1934 - диакон; 21 июня 1934 года хиротонисан во иерея епископом Серафимом (Соболевым) (РПЦЗ), приходской священник Успенской церкви в городе Пазарджике Пловдивской епархии. Одновременно преподавал гуманитарные предметы в гимназии и сельскохозяйственном институте.

С 1944 жил в Софии, по приглашению министра иностранных дел и культов Болгарии Петко Стайнова работал в комиссии по выработке проекта законодательства об отделении церкви от государства, оставаясь клириком Болгарской православной церкви.

С 1 января 1945 года до 1 февраля 1950 - помощник настоятеля кафедрального собора Святой Недели в Софии.

В начале 1947 года был «восстановлен» в советском гражданстве в соответствии с 14 июня 1946 года указом О восстановлении в гражданстве СССР бывших подданных Российской империи, который предполагал рассмотрение личного дела специальной комиссией.

Из секретных донесений советских официальных лиц в Болгарии явствует, что, как советский гражданин, Шпиллер встречал враждебное отношение к себе со стороны руководящего духовенства в экзаршество антикоммунистически настроенного экзарха Стефана Шокова; так в письме от 7 мая 1948 года поверенного в делах СССР в Болгарии К. Левычкина заместителю министра иностранных дел Вышинскому упоминался как симптоматичный инцидент в январе того же года, когда Шпиллер был демонстративно удалён с собрания священников как «чужеродный пришелец».

Летом 1948 года посетил Москву в составе делегации Болгарской Церкви, участвовавшей в Совещании глав и представителей Автокефальных православных церквей; из делегации, по настоянию правительства СССР, были исключены все нежелательные для Советского руководства и Московского Патриархата кандидаты.

В апреле 1949 года ответственный сотрудник Совета по делам РПЦ В. С. Карпович в записке председателю Совета Г. Г. Карпову докладывал о «нецелесообразности переезда из Болгарии в СССР протоиерея В. Д. Шпиллера» в виду того, что тот являлся «аккуратным поставщиком Московской патриархии информации о положении в Болгарской церкви»; Карпович также отмечал в порядке разъяснения, что архиепископ Серафим (Соболев) (также тогда в юрисдикции РПЦ) «чрезвычайно скуп на посылку информации и ограничивает интересы рамками своей епархии (благочиния)»; предлагал разрешить выезд Шпиллеру в СССР «позже, когда определится расстановка сил внутри епископата Болгарской церкви в пользу твёрдого курса на Московскую патриархию».

Служение в Москве

Резолюцией Патриарха Московского Алексия от 10 февраля 1945 года; был назначен настоятелем Ильинской церкви в Загорске. В 1950-1951 - инспектор Московской духовной академии и семинарии, доцент. В 1951 недолго был настоятелем Успенской академической церкви в Новодевичьем монастыре. В 1951-1984 - настоятель Николо-Кузнецкого храма в Москве (где его сменил Владимир Рожков). Сумел создать многочисленный приход, его духовными чадами были многие представители интеллигенции. Много проповедовал, его проповеди записывались на магнитофон и плёнки расходились по стране среди верующих.

Деятельность о. Всеволода, его противоречия с назначенным по указанию светских властей старостой храма привели к его смещению с должности настоятеля. Вместо него был назначен протоиерей Константин Мещерский, долгие годы активно сотрудничавший с властями, в том числе в качестве деятеля обновленческого движения. Однако он умер 19 августа 1966, в день, когда должен был вступить в исполнение обязанностей настоятеля. После этого о. Всеволод продолжал быть настоятелем храма вплоть до своей кончины.

Среди его учеников - ряд московских священнослужителей: Александр Куликов, Николай Кречетов, Владимир Воробьёв (настоятель Николо-Кузнецкого храма с 1997), Александр Салтыков, Валентин Асмус.

Последнюю в своей жизни литургию совершил 19 декабря 1983 года (Николин день). Скончался 8 января 1984 года; был отпет архиепископом Зарайским Иовом (Тывонюком), похоронен на Кузьминском кладбище Москвы.

Все́волод Дми́триевич Шпи́ллер (14 июля , Киев - 8 января , Москва) - священник , с февраля 1950 года - Русской православной церкви ; протоиерей ; проповедник.

Доброволец Белой армии [ | ]

20 июня 1934 года рукоположён в сан диакона, 21 июня хиротонисан во иерея епископом Русской зарубежной церкви Серафимом (Соболевым) . Служил приходским священником Успенской церкви в городе Пазарджике Пловдивской епархии . Одновременно преподавал гуманитарные предметы в гимназии и сельскохозяйственном институте.

С 1944 года жил в Софии, по приглашению министра иностранных дел и культов Болгарии Петко Стайнова работал в комиссии по выработке проекта законодательства об отделении церкви от государства, оставаясь клириком Болгарской православной церкви (БПЦ).

С 1 января 1945 года до 1 февраля 1950 года - помощник настоятеля кафедрального собора Святой Недели в Софии . В 1946 году отец Всеволод познакомился с патриархом Московским Алексием , посетившим Болгарию с пастырским визитом.

Из секретных донесений советских официальных лиц в Болгарии явствует, что Шпиллер как советский гражданин встречал враждебное отношение к себе со стороны руководящего духовенства в экзаршество антикоммунистически настроенного экзарха Стефана (Шокова) ; так, в письме от 7 мая 1948 года поверенного в делах СССР в Болгарии Климента Левычкина заместителю министра иностранных дел Андрею Вышинскому упоминался как симптоматичный инцидент в январе того же года, когда Шпиллер был демонстративно удалён с собрания священников как «чужеродный пришелец» .

Летом 1948 года посетил Москву в составе делегации Болгарской церкви, участвовавшей в Совещании глав и представителей автокефальных православных церквей ; из делегации по настоянию правительства СССР были исключены все нежелательные для советского руководства и Московского патриархата кандидаты .

В апреле 1949 года ответственный сотрудник Совета по делам Русской православной церкви (РПЦ) Карпович в записке председателю Совета Георгию Карпову докладывал о «нецелесообразности переезда из Болгарии в СССР протоиерея В. Д. Шпиллера» в связи с тем, что тот являлся «аккуратным поставщиком Московской патриархии информации о положении в Болгарской церкви»; Карпович отмечал в порядке разъяснения, что архиепископ Серафим (Соболев) (тогда также в юрисдикции РПЦ) «чрезвычайно скуп на посылку информации и ограничивает интересы рамками своей епархии (благочиния)»; предлагал разрешить выезд Шпиллеру в СССР «позже, когда определится расстановка сил внутри епископата Болгарской церкви в пользу твёрдого курса на Московскую патриархию» .

Служение в Москве [ | ]

Прибыл в СССР на постоянное жительство 5 февраля 1950 года. Уже 7 февраля имел беседу, по личной просьбе, с заместителем председателя Совета по делам Русской православной церкви при Совете министров СССР, в ходе которой подробно рассказал о ситуации в Болгарской церкви .

Среди его учеников - ряд московских священнослужителей: Александр Куликов , Николай Кречетов, Владимир Воробьёв (настоятель Николо-Кузнецкого храма с 1997 года),

Статьи по теме